Жизнь вдребезги - Страница 21

Вероника так и не пошевелилась. Казалось, ей суждено вечно оставаться распростертой, словно каменное изваяние. На двери красовался номер — «7». Дюваль чуть не бросился бежать. Он заблудился, у кого-то спросил дорогу и наконец добрался до выхода.

Время шло к полудню. Вдали, синея среди песчаных отмелей, поблескивала Луара. «Если она больше не сможет говорить, — подумал Дюваль, — я никогда не узнаю, кому она отдала письмо». Но он воспринял этот факт без всякой паники. Не то чтобы он смирился. Просто все чувства у него притупились, он утратил способность страдать. Он представил, как будет возить инвалидную коляску. Пообедал в ресторане на берегу, обнаружил, что, того и гляди, останется без денег и что ему давно пора зайти в банк. Это изменило направление его мыслей. Он наймет ей сиделку, черт побери! Чего ради ему терпеть ее молчаливое присутствие? Вероника станет жить сама по себе, он — сам по себе. Он все еще не отвык считать гроши. Даже не сообразил, что, обладая огромным состоянием, он без труда избавится от ухода за калекой. Сама виновата! Не ездила бы к любовнику, ничего бы с ней не случилось. А иначе как это она очутилась на дороге, ведущей в Амбуаз? Тому, другому, куда легче: на его долю выпадут только горькие вздохи и нежные чувства. А ему-то каково?

Любуясь течением Луары, Дюваль вспомнил, как во время революции в Нанте топили людей. Живого связывали с мертвым и бросали в реку. Вот и его привязали к Веронике и, того и гляди, швырнут в воду. Еда, кофе, изрядная порция спиртного понемногу согрели его, а досада окончательно разогнала сон. Ему мерещилось, что он попался в хитро расставленную ловушку. На какой-то миг ему захотелось уехать отсюда… Он мог бы сослаться на свои профессиональные обязанности… Еще на несколько недель застрять в Блуа, ежедневно таскаясь в больницу… ему этого не выдержать. К тому же, как только Вероника откроет глаза и узнает его, она уж найдет способ выразить свою неприязнь. Как тогда ему вести себя? Что сказать медсестре, врачу?.. Хорошо хоть, говорить она, похоже, не сможет. Положим, он негодяй. Но кто в этом виноват?

Он вышел из ресторана неприкаянный, словно солдат в увольнении. В городе было полно отдыхающих, на улицах пробки, так что брать свою машину он не стал. Отыскал банк, снял со счета тысячу франков. Затем, преодолев внутреннее сопротивление, отправился в полицию. Жандарм все еще представлялся ему классовым врагом. Опасаясь подвоха, зашел в приемную, где курил трубку какой-то толстяк с простым крестьянским лицом.

— Мсье Дюваль?.. Вы по поводу аварии? Как раненая? Ей лучше?

— Да-да, спасибо.

— Сюда, пожалуйста.

Снова коридор. Запах казармы. Еще одна комната, на сей раз чуть просторнее. Старший сержант говорил по телефону. Не прерывая разговор, он жестом пригласил Дюваля войти.

— Я пришлю патрульную машину и «скорую»… Ладно… Да. Договорились… Ничего не поделаешь! Придется им подождать.

Он повесил трубку, и жандарм повернулся к нему.

— Мсье Дюваль.

— А, мсье Дюваль… Вы уже были в больнице?

Он поднялся навстречу, протягивая Дювалю руку, — полный, коренастый, с цепким живым взглядом. «Ну, этого ничем не остановишь, но он хотя бы не хам», — подумал Дюваль, усаживаясь, тогда как жандарм вышел из комнаты. Старший сержант открыл папку и положил на стол какие-то бумаги.

— Это протокол, — заметил он. — Кстати, как дела у мадам Дюваль?

— Будет жить.

— Да. Я понимаю. Это уже хорошо. Что ж, поговорим об этой аварии. Тут не все ясно. Вам знакомо это место?.. Сразу за Шомоном, на левом берегу. Как раз на выезде из городка есть мостик. Затем дорога сужается и несколько сот метров тянется вдоль берега Луары. Шоссе отделяет от реки только насыпь да еще что-то вроде песчаного берега не больше двадцати метров в ширину. Места там живописные, и люди часто отвлекаются. Забывают следить за дорогой. Авария произошла около двадцати часов, значит, движение было не слишком оживленным. Что же стряслось? Вот это нам и хотелось бы выяснить. Тревогу поднял булочник из Шомона — он как раз возвращался домой на велосипеде.

Он раскрыл папку, пробежал глазами рапорт.

— Я вам перескажу вкратце, — продолжал он. — Мадам Дюваль лежала на песчаном берегу у самой реки — сами понимаете, в каком состоянии. К счастью, она не пристегнула ремень безопасности. Эта неосторожность спасла ей жизнь. Машина упала на правый бок и почти целиком ушла под воду. Ветровое стекло разбито — это доказывает, что она переворачивалась много раз. Если поедете туда, сами все увидите. Следы сохранились до сих пор. Повсюду валялись вещи… карты, карманный фонарик, путеводитель, водительские права и технический паспорт… Все выпало из машины, когда она перелетала через насыпь. Кое-что могло упасть в реку. Мои люди пытались искать, но течение в этом месте довольно сильное даже в это время года… Мы вытащили из багажника чемодан. Он подмок, но остался целым. Машину отбуксировали в гараж Шазо — можете поехать взглянуть. Мы все сложили в «бардачок», кроме сумки, чемодана — их после осмотра отправили в больницу — и документов на машину, которые остались у нас.

Старший сержант отложил рапорт, прикрыв его своими волосатыми руками.

— Первое, что тут приходит в голову, — продолжал он, — так это то, что мадам Дюваль попала в аварию по рассеянности. Она любила быструю езду?

— Да… пожалуй.

— И все же нас смущает одна деталь. Скажите, а до аварии была ли на левой дверце вмятина от удара?

— По правде сказать, понятия не имею, — признался Дюваль. — Сам я езжу на малолитражке. К тому же я весь день на работе. Жена вечно в разъездах. Должен вам сказать, что в Каннах помятое крыло — вещь настолько обычная, что, задень ее кто-нибудь, она бы мне даже и не сказала.